Вы попали в сказку

1. Полное имя – в Городе известен под именем Иоахим Дуарт, среди студентов университета носит не слишком обидное прозвище «Выпад» за любовь во время занятий комментировать (или подсказывать студентам) что-то вроде «хорошо, хорошо… вторая позиция, в третий сектор, четвертая защита… Выпад! Отлично, отлично…»

2. Возраст - Только жить начал, вышел на пенсию (см. биографию) – а конкретно восемьсот тридцать семь лет. В Городе проживает уже около полугода.

3. Род деятельности – учитель (мэтр, как порой именуется официально) фехтования в университетах (большей частью – в университете искусств, но и ученым приходить в пристройку, где фехтовальный зал, не возбраняется, скорее наоборот); физическая подготовка студентам нужна, кроме того, настоящее фехтование, господа и дамы – это не только спорт, это высокое искусство, обидно думать (в первую очередь для самого думающего) что это просто гимнастика с рапирой. Для тех, кто не является студентом университета, но желает приобщиться, дает частные уроки у себя дома, благо, место позволяет.

4. Внешность - Высокий, жилистый светлокожий мужчина; рост около метра девяноста, вес – около семидесяти пяти килограмм. Волосы – темно-русые, достаточно длинные – ниже плеч – как правило, собраны в небольшой хвост на затылке. Внешне ему лет тридцать-тридцать пять, глаза темно-карие, черты лица правильные и благородные. Носит бородку-эспаньолку и небольшие усы, выражение лица, как правило, либо дружелюбное и расслабленно, с легкой полуулыбкой, либо сосредоточенное и твердое. Одевается неброско, но с известной долей изящества, предпочитая серые, песочные и бежевые тона. Летом носит легкий светлый костюм без пиджака, с одним жилетом, и легкие туфли, осенью и весной надевает серый кожаный плащ старинного покоряя, водонепроницаемые ботинки и шляпу с мягкими полями, зимой носит строгую светло-серую шинель и высокие сапоги с мехом. Движения плавные и неторопливые, но при нужде может быть очень быстрым, взгляд чуть отстраненный. Голос – мягкий, негромкий баритон, в разговоре порой делает довольно солидные паузы. Если ему что-то нравится, то, как правило, выражает своё одобрение кивком и прищелкиванием пальцами. Смеется редко, как правило, негромко и не размыкая губ, если глубоко задумывается о чем-то, то начинает массировать на левой руке место указательным и большим пальцем.

5. Особо важные моменты истории - Восемьсот тридцать семь лет тому назад, в Совсем Другом Мире родился мальчик, которому было суждено очень круто повлиять на историю этого самого мира. Мир, в котором родился Иоахим, которого тогда совсем по-другому звали, был тем еще местечком. Суровые климатические условия, суровые нравы, феодальная раздробленность, бесконечная война всех против всех, где каждый сам за себя – адский котел, в котором варятся миллионы существ самых разных рас, топя друг друга поглубже, что бы самим оказаться на поверхности; жестокий мир, где за беспощадной зимой с ледяными торнадо приходит весенней потоп, подобный цунами, а короткое холодное лето быстро перетекает в жаркую от сезонного пробуждения вулканической активности осень.
В нем было бы невозможно жить, если бы не одно но. В мире, где наш герой проживает сейчас, магия – что-то вроде журчащего в тени дерева ручейка, то скрывающегося в травах, то выныривающего из него – утолить жажду путнику, порадоваться прохладе, и даже если ты не видишь ручья – ты можешь услышать его пение издали. Магия того мира скорее напоминала бесконечный штормовой океан, где каждый волна – девятый вал. Немногие могли оседлать эти волны, взметающиеся к облакам, но те, кто были способны – получали невероятную мощь, подчиняли себе всё и вся, что было вокруг и бесконечно сходились в войнах друг с другом, а те же, кто не обладал такой силой, с радостью покорялись магам – с магом легче пережить все природные катаклизмы, нападения чудищ, которые жили бок обок с разумными существами, и прочие бесчисленные беды, которые сулил этот мир своим жителям.
И тот, кто в последствии взял имя Иоахим Дуарт, тоже был магом. Может, в каком-нибудь другом мире старый чародей берет себе пару учеников, или же даже есть академии для чародеев; в том мире было иначе. Сильный выживает, слабый гибнет. Старые маги убивали или подчиняли себе молодых, боясь конкуренции, благо преемники им не нужны были – хороший маг может себе позволить такую роскошь, как жить, пока не умрет насильственной смертью, а те молодые, которые не погибали, разрываемые собственной силой, не оказывались уничтожены старшими или не подчинены ими, сами быстренько убивали кого-то из предшественников, присваивая его имущество – включая и земли, и воды, и народы. Бесконечные темные века, где все варятся в адском котле, в собственном соку и под закрытой крышкой. Нет выхода.
Тому, кто позднее стал Иоахимом, повезло. Он вытянул счастливый билет, которым грезят все, кого эта участь обошла стороны – родиться магом, не уничтожить самое себя, не сумев проконтролировать силу, не погибнуть от рук другого чародея, не попасть в рабство, а зубами выгрызть себе место на вершине пищевой цепочки, став магом-лордом самому. Вот только пока остальные магии-правители (а их, в принципе, не много было – двадцать с небольшим на весь мир) рвали друг другу (и Иохиму в том числе) глотки и, боясь конкуренции, убивали или делали рабами молодняк, Иоахим поступил мудрее. Первое время он жил как все, сражаясь, выкашивая народы врага толпами, обрушивая на них все бедствия и защищая своё разумное стадо, безжалостно избавляясь от молодняка, пока, наконец, он не решил, что пришло время привести в исполнение план, который он лелеял еще с той поры, когда понял, что может стать чародеем. Избавиться от рвущих мир на клочья магов, и объединить все народы воедино. «Мир и так суров» - рассуждал он – «если так будет продолжаться еще несколько веков – а из века в век сила магов растет, иначе молодые никогда бы не смогли убить стариков – то чародеи и управляемые ими толпы просто перебьют друг друга. Пора объединить всех воедино».
Иоахиму повезло во второй раз – самый молодой из магов, он же был и самым талантливым, и внимательно выпалывал ростки конкуренции на своих землях, пока не решил, что пора. Тогда он объявил, что отныне его земля – дом для свободных магов, и всякий молодой может прийти, дабы получить его покровительство и обучение в обмен на добровольную, а не рабскую, службу. Он понимал, что рано или поздно появиться кто-то, кто решит скинуть его, но это было деталями. Он был достаточно силен – и что важнее, он был умней и опытней. Молодых, что стекались под его крыло, он стравливал тайком между собою, что бы они обратились против него, а набрав достаточно силы – обрушился на остальных чародеев, одним махом расправившись благодаря своим питомцам со своими соседями. Ему к тому моменту было уже целых триста лет, но выглядел он до сих пор на тридцать, и был – для мага – молод и амбициозен. Так он начал войну, которая должна была объединить всех под суровыми небесами этого мира. Его ученики гибли – но на их место вставали другие, а остальные маги слишком ненавидели друг друга, что бы сплотиться против него. Целый век шла эта чудовищная война, в ходе которой завоеватель бросал или тайно уничтожал самых талантливых среди тех, кто ему служил, а слабых приближал к себе и использовал как цепных псов против непокорных. В четыре раза сократилось население мира, ландшафт мира был перекроен раздиравшими его силами, но в конце-концов император вступил на престол, дабы объявить золотой век, в который он повел мир железной рукой. Подвластные ему маги усмиряли стихии, изменяли мир, уничтожали непокорных и сильных, обучали и приручали слабых и покорных, и тиранический ренессанс, наконец, развернул весь потенциал этого мира – народы четыре столетия перемешивались друг с другом, появились строгие законы и порядок, стала развивать наука и общественное устройство, а бог-чародей правил миром, скрывшись в тени страха и почитания, карая непокорных и всё так же – железной рукой, железной волей, кровью, чарами и властью принуждая мир к прогрессу. В каком другом мире его, пожалуй, посчитали бы злым властелином, но в адском котле, под которым он притушил пламя, его считали благодетелем и спасителем. Империя росла, народы множились, стихии покорялись, наука росла и развивалась, а Иоахим уделял всё больше и больше внимания чисто научным, оторванным от практики изыскам. Его интересовал тот факт, есть ли еще иные миры, кроме этого. Очень интересовал. Император утрачивал силу. Медленно, так медленно, как это вообще было возможно, так медленно, что это было даже незаметно, но утрачивал – как и его ставленники утрачивали. Мир стал более благополучным, и жестокая и могущественная магия уходила из него. Цивилизация достигла расцвета, империя легко продолжала бы стоять и без магии, но что делать императору, когда основа его власти – чары, с помощью которых он легко способен пробудить под мятежным городом вулкан или за одну ночь создать десять тысяч статуй-воинов, покидает его? Власть надо удерживать по-иному теперь. Империя, созданная им, была идеальна. Она продолжит существовать без него – тем более, что самые молодые маги силы не теряли, их сила зиждилась уже на порядке, а не на хаосе, на благоденствии, а не на разрушении. И он понял, что еще век – его вежливо попросят с трона, организовав небольшой несчастный случай, а он и не сможет защититься. Но путь был открыт. Надо уметь уходить – этому он научился на примере давно канувших в небытие магов-феодалов. Он долго готовился, получая самые разные практические не-магические навыки. Остатки сил позволили ему открыть «одноразовые» врата прочь от мира, который он изменил, и лишившийся своего чародейства, зато обладающий неплохим стартовым капиталов в лице полутора веков практики во множестве различных вещей (и пары крупных драгоценных камней), древний и мудрый, он просочился «зайцем» на спине движущих всем мирозданием сил в другой мир – добрый и мирный, мир незаметных чудес и чудаковатого благоденствия. Он замел следы – его не станут искать, никто не узнает, что есть иные миры – им в родном мире со «смертью» бога-императора проблем хватит, и, может, со временем его родной мир станет таким же уютным как тот, в который он сбежал. А здесь… чудесный город, где не задают лишних вопросов, встречают по уму и таланту, новая жизнь – неплохое место для вышедшего на пенсию темного властелина, в конце-концов. Не более маг, чем остальные жители этого мира – ну и что? Зато опыт, знания и навыки. Хороший дом, приятная работа, интересное хобби, пироги с яблоками, глинтвейн и прогулки по набережной, яблочный табак и покой. Заслуженный отдых для старого негодяя, который изрядно потрудился над высокой целью, которая списала всю чудовищность методов. Он устал. Пора на покой. Последнее одолжение, которое сделал ему новый мир, мир тихих и чудаковато-добрых чудес – он сохранил Иоахиму возможность выглядеть настолько, насколько сам Иоахим Дуарт, мэтр фехтования Университета Всяческих Наук, того пожелает. В некотором роде, он, как и много веков назад собирается жить, пока ему не надоест (ближайшую пару вечностей – вряд ли) – чего искренне желает и всем остальным. Вечность мирной пенсии после трудов – совсем неплохо, тем более, что он действительно, очень, очень устал…
А еще старый тиран очень полюбил мир, в который он попал. Он привык к тому, что всё надо вырывать когтями, выгрызать клыками, выбивать, что мир – это враг, которого надо побеждать. Мир, в котором можно просто жить, тихий и спокойный мир, полюбился ему сразу. В этом мире нет нужды сражаться. Впрочем, он знает, что кроме этого мира есть и другие миры – и если в Город проберется оттуда какая-то погань (что маловероятно, но до конца это исключить привыкший мыслить на восемь ходов вперед Иоахим не может), то дома у него вместе с тренировочными шпажками лежит (и, что его радует, пылится без дела) настоящая боевая рапира, и он первый встанет на защиту своего нового, доброго дома. А прошлая биография… а рассказывал её кому-то мэтр фехтования Иоахим Дуарт? Нет, не рассказывал, отделывался туманными намеками, благо, Город такой – не станут пытать, если не хочешь трепаться.

6. Пристрастия – любит яблочные пироги, глинтвейн, красное сухое и джин, хорошую литературу, музыку и сладости (вплоть до того, что постоянно таскает конфеты в карманах, и часто делит их с окрестной детворой). Любит гулять по ночам, спать до обеда (занятия его вечером – и в университете, и частные) и ужинать после полуночи. В свободное время предпочитает читать дома, либо брать бутылочку красного и уходить куда-нибудь подальше, в безлюдные места Города и окрестностей, где может спокойно посидеть в тишине. По ночам играет на скрипке (в его родном мире тоже были скрипки – появились лет за тридцать до того, как он ушел) странные печальные пьесы. Старается ко всем относиться по-доброму, но ни к чему не обязывая, ни к кому не привязываясь и не забивая себе голову чужими проблемами – помочь решить по доброй душе может, а вот всерьез озаботиться – нет. Предпочитает тщательно дозированное общение и расчетливое одиночество, любит оставлять за собой большую порцию свободного времени и возможности поступать и приходить, как ему заблагорассудится, но слову своему всегда верен – сказал, что будет или не будет, стало быть, точно так и точка. Словом, пытается после тяжести короны начать вести жизнь легкую, невесомую, не обременительную, но приятную; оттого кажется окружающим доброжелательным и общительным чудаком, который умеет вежливо уходить так, что никто не придает этому факту особого значения.

7. Предубеждения - очень не любит сны. Ему неизменно снится старая жизнь, идущие на приступ орущие орды, небеса, с которых хлещет огненный дождь, рушащиеся горы, трещины в земле, из которых рвется лава, запах гари и смерти забывает ноздри, а уши закладывает от взрывов и грома. Не любит говорить на личные темы, поминать старое и когда у него кончаются самокрутки с яблочным табаком. Не любит шумных сборищ, поэтому, хотя и имеет две пары отменных перчаток, на балах не бывает – навидался он этих балов, которые вошли в моду в последний век его правления. Не любит хамов, громкого шума и рано вставать. Старательно приучив себя к прекрасному, теперь плохо переносит бездарные произведения, хорошо, что в таком творческом городе они почитай и не встречаются.

8. Собственность - обладатель небольшой, но хорошо подобранной коллекции тростей и зонтов – неброских, но очень качественных и изящных. Как память, в ящике стола пылится платиновый перстень с императорским гербом, куда он был закинут в первый же день, когда мэтр нашел себе дом. Обладатель неплохой библиотеки, где собраны самые различные произведения – классические и не очень; так же является владельцем пюпитра, большого количества нот с партиями для скрипки, и, собственно, старой и купленной когда-то на рынке привезенной из-за моря скрипки из загадочного дерева. Даже дома (см. про дом) хранит набор инвентаря для фехтования – защиты и спортивных рапир для частных уроков. За столом, в углу, невидная постороннему глазу пылиться боевая шпага, время от времени затачиваемая и полируемая – на всякий случай.

9. Дополнительно - Время от времени мальчишки, начитавшись Сабатини и Дюма просят мэтра научить их фехтовать, на что неизменно получают по конфете на брата и решительный, но мягкий отказ. «Вырастайте и поступайте в университет, молодые люди.» - говорит Дуарт – «Вот тогда – добро пожаловать. Заниматься фехтованием без должной защиты и инвентаря – значит, вредить себе и искусству. Еще, чего доброго, начнете стругать деревянные шпаги и выбивать друг другу глаза». Что до преподавания в университете, то студентов пока не очень много, и хватает двух (выбираемых по дням совместно со студентами каждую неделю отдельно) занятий в неделю.
Хотя кажется малость рассеянным, на самом деле очень внимателен, проницателен и мудр – недоброй мудростью, так мудры бывают в сказках змеиные и совиные короли или древние драконы, впрочем, во зло ничего не употребляет, скорее наоборот. Порой, когда Иоахим глубоко задумывается, становится видно, какие у него чудовищно старые глаза.
Амбидекстрик, то есть одинаково хорошо владеет обеими руками.

10. Контакты - если позволите, я отправлю любому из мастеров в ЛС после принятия. Спамеров развелось уж очень много.

улица Сумерек, номер тридцать два, дом и фехтовальный зал мэтра Иоахима Дуарта.
То ли одно- (один этаж и просторная мансарда), то ли двух- (два этажа, верхнему просто потолком служит непосредственно крыша) дом, который загадочным образом в молодом Городе умудряется выглядеть очень старым – поросшие мхом и увитые вечнозеленым плющом старые стены из серого камня выглядят видавшими виды, но еще очень прочными и крепкими, ока на нижнем этаже напоминают скорее узкие стрельчатые бойницы, крепкая дубовая дверь обита позеленевшей бронзой, и ручки-кольца во ртах держат грифоны. На первом этаже располагаются спальня, кухня, ванная, санузел и большая, темная и пустая прихожая, в которой только и есть, что вешалка, подставка под обувь и стойка с тростями и зонтами. Внутри стены обшиты гладко выструганным, но словно потемневшим от времени деревом. Из прихожей ведут две двери – одна на первый этаж, а вторая на лестницу во второй; сначала об этаже первом. Кухня большая и каким-то мистическим образом, при таких-то окнах, довольно светлая – для улицы Сумерек, конечно же; впрочем, там не так уж много посуды, обстановка скромная, хотя и не аскетичная, выделяется разве что старинный большой стол с резьбой, стоящий в углу, как раз между двумя стрельчатыми кухонными окнами. В спальне стоит узкая, но мягкая кровать, два канделябра и множество книжных шкафов, от чего вообще-то довольно просторное помещение кажется небольшим, даже тесным. На комнатах естественных потребностей особо смысла останавливаться нет – они везде довольно однообразны.
Верхний же этаж-мансарда состоит из одного-единственного громадного, светлого помещения – два крупных, от пола до потолка, окна дают достаточно света. На полу есть странный геометрический узор с расположенными на линиях черными кружками – так обозначаются места, куда надо в той или иной позиции ставить ногу, около стен на подставках разложен многочисленный фехтовальный инвентарь, в углу – стойка с учебными рапирами, стены свободны. У дальнего от входа окна располагается большой стол-секретер (за которым в углу и пылиться единственная боевая рапира), несколько канделябров, полка, где стоят ноты, пюпитр, и лежащий на столе чехол со скрипкой. Здесь после полудня проходят частные уроки мэтра, и здесь же в сумерках он зажигает свечи и играет странную, одновременно быструю и печальную музыку, наблюдая за вечерним городом через громадное окно.
Существует и черный ход, выводящий задний двор – небольшую, огороженную невысокой – до пояса – каменной стеной и растущей из нее еще метра на два кованной железной решеткой площадку, где кроме травы растет еще громадная старая ива, под которой стоит литая скамейка, на которую мэтр ходит в предрассветные часы пить джин, если хандрит.